Гусейнбала МИРАЛАМОВ
ГЯНДЖИНСКИЕ ВОРОТА
Историческая драма в двух действиях
БАКУ – 2012
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Д ж а в а д-х а н, правитель Гянджи.
Д у х Д ж а в а д-х а н а.
Ц и ц и а н о в П а в е л Д м и т р и е в и ч, российский военачальник, наместник Кавказа.
Г е о р г и й, царь Грузии (Картли-Кахетии).
Н о н а, царевна, дочь Георгия.
Ш у к ю ф а-х а н у м
М е л е к н и с а-х а н у м,
племянница Шукюфы-ханум } жёны Джавад-хана.
А с т а г ю л ь
К а т а л и к о с,предстоятельГрузинской православной церкви.
П е р в ы й к н я з ь
} приближённые грузинского царя.
В т о р о й к н я з ь
М у х а м м е д-х а н, правитель Эривани.
В е л и-х а н, беглярбекГёйчинского махала.
П о р т н я к и н, помощник Цицианова.
А д ь ю т а н т Цицианова.
Л о р и с, армянского происхождения уроженец Гянджи.
Г а д ж и м е л и к, житель Гянджи.
С а р д а р, внук Гаджимелика, 16 ́– 17 лет.
А х м е д, челядинец во дворце Джавад-хана.
Ц а р с к и й с л у г а, челядинец во дворце Георгия.
В е л ь м о ж и, д в о р ц о в а я ч е л я д ь, ж и т е л и Г я- н д ж и и п р о ч и е.
Место действия – Гянджинское ханство, Грузия, Санкт-Петербург.
Время действия – начало ХlХ века.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина первая
Освещённая авансцена; по одному, по двое и по трое проходят по ней действующие лица. Появляется Джавад-хан.
Д ж а в а д-х а н. Я – родившийся в 1748-м году в Гяндже сын Шахвердихана Джавад-хан… Муж истинный вовек не запамятует сделанного ему добра, и признаю, что, когда бы не благорасположение и милость, изъявленные мне правителем Карабаха, возможно, что и не случилось бы мне тридцати семи лет взойти на трон. Мы были с ним как отец и сын. Прискорбно, что впоследствии отношения наши резко испортились. Причиной же тому стал мой, совместно с Ага-Мухаммед-шахом Коджаром, поход на Грузию. Вслед за Ибрагим-ханом отвернулись от меня и прочие ханы, и остался я совсем без друзей. Немало усердия положил я к тому, чтоб растопить лёд отчуждённости между ним и мной. В знак своей преданности ему даже отослал к Ибрагим-хану в Шушу заложниками моих сына и дочку. Однако принять их к себе он отказался.
А в марте 1796-го года объединённое конное войско Ибрагим-хана и аварского правителя Омар-хана, к которым примкнул со своими бойцами также и Рагим-хан, вторглись в пределы Гянджи. Используя к своей выгоде данное обстоятельство, выступил против меня с восемью тысячами кинто и грузинский царь Георгий. Меня осадили со всех сторон. Несколько месяцев спустя в крепости у меня почти не стало продовольствия – целых пять тысяч гянджинцев умерло у меня на глазах от голода и жажды, но и тогда я не сдался, продолжив мою борьбу! И, не умея сломить моей воли, враг принуждён был отступить. Кровью своей заплатили мы за нашу независимость. Тогда-то и случилось мне в полной мере осознать, что́́ он есть – дух свободы!
На сколько же удельных областей разделена была моя отчизна, Азербайджан! Ханства: Шекинское, Шемахинское, Губинское, Карабахское, Гянджинское, Эриванское, Нахичеванское, Маку, Хойское, Карадагское, Ардебильское, Талышское, Тебризское, Урмийское, Марагинское, Эриванское, Сирабское, Гилянское! Султанаты: Белаканский, Илисуинский, Газахский… И Россия некогда также пребывала раздробленной, но ведь объединилась же, державой сделалась!.. И сейчас властвуют русские чуть не над половиной Земли!.. Вот и мы объединимся однажды и станем могучим государством – иной, кроме этой, цели я не имею! (Уходит.)
Входит Шукюфа-ханум.
Ш у к ю ф а-х а н у м. Как-то раз с подругами ходила я по воду к роднику. И вот, когда пришла, наконец, моя очередь наполнить кувшин, подступил ко мне молодец на белом коне – на голове бухарская папаха, на теле – чуха с газырями, на поясе – кинжал в серебряных ножнах… Попросил воды… Ещё бабушка, покойница, наставляла меня – вода, дескать, – поминанье Имама Гусейна… Словом, поднесла я ему воды. Но вижу – нет у него к воде никакого интереса, сам исподлобья так и ест меня глазами… Когда ж уехал он, осведомилась я у подруг – мол, кто этот молодец есть? Сынок Шахвердихана, Джавад-хан, отвечали мне, нечто ты его не узнала? А я и правда доныне никогда его не видывала. Ну, в общем… А после случилось мне быть возле родника одной, и тут как тут он – вновь воды попросил. Наполнила чашу, подала ему. Он пьёт воду, а сам, как прежде, исподлобья сверлит меня взглядом, а после спрашивает: что, мол, красавица, за вода у тебя такая – жажду не утоляет, а только ещё пуще распаляет? Вижу – речь его с подвохом и, так и не наполнив кувшина, двинулась было прочь. Но он преградил мне путь и промолвил – дескать, пришли я к тебе сватов, как ты на это посмотришь? У меня аж сердце зашлось, говорю – где ж такое видано, чтобы ханский сын – и вдруг сватался бы к простолюдинке? А он: «Если я хан, – говорит, – то ты – настоящая царица!» Смешно мне стало, говорю – ты-то и впрямь хан Гянджинский, а мне какою царицей зваться впору? «Царицей сердца моего! – ответил он. – А что, ты полагаешь, поболее будет – Гянджа или моё сердце?» Промолчала я. Рассудила: коли сам ханский сын за царицу меня почитает, то и мне негоже ставить себя ниже бекских и ханских дочек…
Входят Мелекниса-ханум и Астагюль.
М е л е к н и с а-х а н у м. Шукюфа-ханум, из ваших слов можно заключить, что, и впрямь, единственно вы являетесь царицей Джавад-ханова сердца…
А с т а г ю л ь. Верно Мелекниса-ханум говорит… С нами также надлежит считаться…
Ш у к ю ф у-х а н у м. Астагюль?! Никак ты голос подала?!
А с т а г ю л ь. Те же слова Джавад-хан говорил и мне…
Ш у к ю ф а-х а н у м. Того не может быть!
М е л е к н и с а-х а н у м. Шукюфа-ханум, мы всегда почитали вас старшей над нами. И во всём вам повиновались: скажи вы «умри» – с жизнью расстались бы, скажи вы «воскресни» – из могилы б поднялись. Но только…
Ш у к ю ф а-х а н у м. Что «но только»?
М е л е к н и с а-х а н у м. А то, что наедине с каждой из нас он также не бывал нем…
А с т а г ю л ь. У кого в руках игральные кости, тот и…
Ш у к ю ф а-х а н у м. Замолкни, армяшка! Джавад-хан вовеки ни в какие такие «кости» играть со мной себе не позволил бы!
М е л е к н и с а-х а н у м. Шукюфа-ханум, уже давно я замечаю, что вы относитесь к нам, как к каким-нибудь рабыням…
Ш у к ю ф а-х а н у м (с некоторым раздражением). Разумеется! Если не рабыни вы, то кто же, спрашивается? Все небось взяты были к Джавад-хану по моему представлению!
М е л е к н и с а-х а н у м. Любопытно, а я о том и ведать не ведала! Знать бы, и что за нужда вам случилась в такой, как я?
Ш у к ю ф а-х а н у м. В те дни Джавад-хан чувствовал себя очень одиноким, денно и нощно погружённый раздумья. И подумала я: залучи мы тебя, то в трудную для моего господина пору всегда порукой ему будет твой брат, мой племянник, – Мухаммед-Гасан-хан. Но расчёт мой не оправдался – ни в чём помощи Джавад-хану тот так и не оказал ни разу.
А с т а г ю л ь. Ну а меня зачем вы Джавад-хану сосватали?
Ш у к ю ф а-х а н у м. А тебя – затем, чтобы армяне, после того, как их соплеменница сделалась бы супругой хана, более не умышляли против него. Ведь тебе, верно, известно, что это моим настоянием наречено тебе было новое имя – Астангюль, взамен твоего прежнего – Астагын?
М е л е к н и с а-х а н у м. Шукюфа-ханум, возможно ли, чтобы для Джавад-хана столь большое значение имела родня его жён?!
Ш у к ю ф а-х а н у м. Конечно! Или не окружены мы со всех сторон врагами?! Я, заметь, принесла моему господину целых трёх сыновей, дабы первый оборонял его справа, второй – слева, а третий – со спины. А велики ли твои заслуги? Четырёх девок народила – и только-то!
М е л е к н и с а-х а н у м. Шукюфа-ханум, судьба нам даётся от Аллаха!..
А с т а г ю л ь. Она ещё счастливица – четверо девочек!,. От меня ж Джавад-хан не получил ни единого ребёночка!..
Ш у к ю ф а-х а н у м. Вы только гляньте, какие у неё аппетиты! Ребёночка, видите ли, от Джавад-хана ей восхотелось!
Пауза.
Ну-ка, прочь с моих глаз!..
А с т а г ю л ь. Слушаюсь. (Уходит.)
Ш у к ю ф а-х а н у м (Мелекнисе-ханум.) И ты поди вон!
Мелекниса-ханум уходит.
Вот ведь, оказывается, нарыв-то давно у них зрел! Видать, ослабила на них мою узду!.. (Уходит.)
Входят Цицианов и поспевающий за ним Портнякин.
Ц и ц и а н о в. Портнякин, далеко ли ещё до Тифлиса?
П о р т н я к и н. Нет, ваше превосходительство, мы уже почти у цели.
Ц и ц и а н о в. Даже в Альпах не случалось мне этак мёрзнуть… Жутко холодно, не правда ли?
П о р т н я к и н. Вы не выспались и устали… Оттого-то, видать…
Ц и ц и а н о в. Нет, нет, Портнякин, бессонница и усталость тут ни при чём. Тут что-то другое… никак не отогреюсь…
Входит Нона.
Н о н а. О Господи, может ли быть такой холод!.. Я вся трясусь, вся трясусь!..
Ц и ц и а н о в. Слышал, Портнякин: оказывается, не один я прозяб здесь до костей, оказывается, и впрямь местная погода какая-то особенная!
Н о н а. Спокон веков веют от Гянджи студёные ветры… Вся Грузия под ними леденеет… И церкви наши леденеют… И реки и озёра… И кущи наши…
Ц и ц и а н о в. Кто это, Портнякин?
П о р т н я к и н. Дочь грузинского царя, ваше превосходительство, – Нона!..
Н о н а. Спокон веков веют от Гянджи студёные ветры!.. (Уходит.)
Ц и ц и а н о в. Портнякин, как ты полагаешь, может, и меня в ледышку обращает этот самый чёртов гянджинский ветрище?
П о р т н я к и н. Что вам сказать, ваше превосходительство?!..
Ц и ц и а н о в. Поскорее б нам достичь Тифлиса!..
Оба уходят. Появляется Лорис с книгой в руке.
Л о р и с. Однажды отец призвал меня к себе и сказал: «Не верю я, сын мой, что приведётся мне встать с этого одра – видно, свершился мой путь!» И, выпростав из-под подушки какую-то книгу, продолжил: «Это – первая написанная на армянском языке книга. И тебе в свой час надлежит передать её своему сыну, чтобы тот передал своему, и так дальше». И двух дней после того не прошло, как бедный родитель мой опочил. Переживал я… ну, да ладно! Словом, схоронили мы его. А чуть опамятовал я после панихидных хлопот, решил, дай-ка гляну, какой такой книге предназначено в нашем роду быть передаваемой из поколения в поколение?!. (Читает в книге.) «…Вартапет Фома Мецопский, «История Тимурленга«»… Вах! Когда мы, армяне, твердим о нашей сирости, то никто нам не верит. И ведь, посмотрите, какое армянская эта книга имя носит! И почему – «История Тимурленга», а не «Лориса»? Ответ очевиден: потому, что мы и подлинно сирые, убогие. Нет, нет, этак не годится. Пожалуй, мне и вправду надо бы книгу эту от корки до корки внимательно прочесть. Поди и в самом деле в ней мысли премудрые имеются. А иначе б разве ж отец..? (Уходит.)
Входят Вели-хан и Мухаммед-хан.
В е л и-х а н. Скажи-ка, Магомед-хан, что нового в Эривани?
М у х а м м е д-х а н. Ну что тебе сказать, всё у нас по-прежнему! Тот – бородой трясёт, этот – усами шевелит!.. А как на Гёйче?
В е л и-х а н. Клянусь Богом, в точности так же и на Гёйче!
М у х а м м е д-х а н. Так, значит, застряли мы, как щепка в щели, меж Джавад-ханом и русскими!..
Качая головами, уходят. Входит Гаджимелик.
Г а д ж и м е л и к. Кому – с порогом расстаться, кому – с народом расстаться… Воистину, отступника народа своего, будь он даже твоим врагом, одной лишь хулой воздавать пристало. Таков искони закон мужской чести!..
Картина вторая
Дворец Джавад-хана. Опочивальня. На спальном ложе вместе лежат Джавад-хан и Шукюфа-ханум. В комнате полумрак. Предметы обстановки – ш шёлковые занавеси, серебряные подсвечники – едва различаются.
В глубине сцены видна часть крепостного вала Гянджинской цитадели. Мужчина, напоминающий Джавад-хана, в белых рубахе и портках, кряхтя, несёт на себе тяжёлый тюк. С очевидностью крайне изнемогший и готовый вот вот-вот упасть, насилу подвигается он вперёд.
Д у х Д ж а в а д-х а н а. Дотяну, во что бы то ни стало дотяну… Сперва – этот, а после вернусь – и поволоку другой… (Сделав шаг, останавливается.) Наконец-то – завиделись городские стены! Значит, до цели остаётся всего ничего. Ну, помогай мне Бог! (Сделав ещё шаг, вновь останавливается.) Нет, не опущу на землю! Поясница переломится, жилы на ногах порвутся, – не опущу! (Обращаясь к самому себе.) Ну, что стал – двигай дальше… дорогу осилит идущий! (Делает ещё шаг.)
На сцену влетает сова; кружа над головой Джавад-хана, отрывисто ухает.
И откуда её принесло! Эй, несчастная, ну-ка кыш, кыш отсюда! Давай обратно в своё гнездовье – Гелатинский монастырь! (Громко кричит.) Не то я крылья тебе пообломаю!
Крик Духа как бы подхватывается Джавад-ханом.
Д ж а в а д-х а н. Прочь!.. Прочь отсюда!..
Ш у к ю ф а-х а н у м (прикладывает руку к его лбу). Господи Боже, Господи Боже, и что это на тебя нашло?!
Д ж а в а д-х а н (как в бреду), Дотяну… дотяну… Ничего другого мне не осталось… Помогай мне Бог!
Ш у к ю ф а-х а н у м (тормошит Джавад-хана, пытаясь привести его в себя). Господи Боже, господи Боже, да уймись же ты наконец! Что ты вопишь! (Вскочив с постели, зажигает одну из стоящих на подсвечнике свечей и вновь трясёт Джавад-хана.)
Д ж а в а д-х а н (недоумённо глядя на Шукюфу-ханум). Шукюфа-ханум, зачем ты меня разбудила?
Ш у к ю ф а-х а н у м. Вай, да что ж другое мне оставалось! Клянусь Богом, ты так кричал, что ещё немного, и весь дворец затрясся б, как в лихорадке. Испугалась я…
Д ж а в а д-х а н. И славный же сон мне приснился! Будто бы из Гелатинского монастыря я ворота гянджинские обратно домой вернул. Уж к самым городским стенам вместе с ними подступил, как ты меня растолкала, помешав на законном месте их водворить. Эка жалость!..
Ш у к ю ф а-х а н у м. Допустим, и впрямь сон привиделся тебе добрый, но тогда отчего, скажи, ты так надсаживался?
Д ж а в а д-х а н. Над головой у меня сова, ухающая вовсю, кружила…
Ш у к ю ф а-х а н у м. Чур нас, чур! И что бы это значило – привидевшаяся во сне сова?! Нужно будет расспросить о том завтра Хейрансу-арвад. Она по части толкования таких вещей – дока!
Д ж а в а д-х а н. Да не надо ничего. Подумаешь – сова! Ну полетала себе. Если сов бояться, то, поди, и собственного гнезда свивать не до́лжно. Слышишь, Шукюфа-ханум, я говорю – есть тайны на свете, которые только-то во снах людям и открываются. Надо полагать, шибко по дому истосковались Гянджинские ворота. Ждут, когда наконец мы назад их к себе заберём. И ведь сколько лет прошло, а вот гляжу я в пустующий проём, в котором когда-то они стояли, и сердце у меня заходится от безысходного негодования!
Ш у к ю ф а-х а н у м. Верно, неспроста явятся они тебе во сне!
Д ж а в а д х а н. И заметь: в который уже раз!.. Нет, с этим следует раз навсегда покончить. Нужно придумать, как решить дело!
Ш у к ю ф а-х а н у м. Ложись, отдохни, а завтра встанешь и, с Божьей помощью, что-нибудь да на свежую голову и придумаешь. Мне погасить свечку?
Д ж а в а д-х а н. Погаси.
Шукюфа-ханум задувает свечу.
Картина третья
Дворец грузинского царя. Георгий, его приближённые князья и Католикос держат совет
Г е о р г и й (угрюмо). Владыка, господа, я призвал вас к себе в связи с весьма важными обстоятельствами.
Пауза; гости царя с озабоченностью переглядываются между собой.
Джавад-хан прислал мне письмо…
П е р в ы й к н я з ь. Джавад-хан?!..
В т о р о й к н я з ь. Любопытно!..
К а т о л и к о с (усмешливо). И что ж он пишет?
Г е о р г и й. Пишет, дескать, исконно отношения наши с ним были дружескими, братскими…
П е р в ы й к н я з ь. Ложь, бессовестная ложь! Кто, как не он, примкнув к Ага-Мухаммед-шаху Коджару, ходил на нас с войной!
Г е о р г и й. Пишет, дескать, заветное желание его – установление мира между нами…
В т о р о й к н я з ь. И это – подлая ложь! Когда б и вправду желал он жить с тобой в мире, то стал бы разве держать в застенке до сотни твоих князей?!
К а т о л и к о с. …И не год, не даже пять, а в течение аж целых семи лет!
П е р в ы й к н я з ь. Высокое собрание, видит Бог, в подоплёке всего этого – некое тайное злоумышление!
Г е о р г и й. Отчего же «тайное» – всё ясно, как день! Он желает получить от нас Гянджинские ворота. Причём тон у него одновременно и настойчивый и угрожающий. Как известно, названные ворота стали военной добычей нашего пращура, Дмитрия l, захватившего в 1139-м году Гянджу и перевезшего их в Гелатский монастырь. При этом один створ ворот впоследствии был приспособлен там же в кровельное покрытие, а другой – пошёл на укрепление западного крыла монастырской стены, охраняющей усыпальницу великого Давида Строителя…
К а т о л и к о с. По всему видно – воевать он с нами умыслил…
В т о р о й к н я з ь. И я того же мнения, только повода для войны ищет…
П е р в ы й к н я з ь. Дело очень серьёзное. Нам следует что-то придумать.
Г е о р г и й. Думайте…
П е р в ы й к н я з ь. Высокое собрание, вы полагаете, если не отдадим мы ему ворот, Джавад-хан и вправду развяжет против нас войну?
Г е о р г и й. Несомненно! Он столь же ловок, сколь коварен, и ни за что не упустит случая совершить задуманное им окаянство. Слышал я, будто за последнее время он очень усилился, окружил себя воинственной молодёжью и нуждается лишь в предлоге для объявления нам войны. Мы же, увы, увы, ныне слабы, как никогда, и отбиться от него не имеем никакой возможности.
В т о р о й к н я з ь. Собратья, отчизне нашей доподлинно угрожает смертельная опасность. Нам нельзя показать нашей слабости. Моё предложение: следует нам приискать себе союзника!
П е р в ы й к н я з ь. Отличная мысль! Ведь у Джавад-хана и ненавистников, поди, хватает. Взять тех же азербайджанских ханов…
Г е о р г и й. Я хорошо с ними знаком и боюсь, что, несмотря на всю нелюбовь многих из них к Джавад-хану, в вопросе о Гянджинских воротах примут они его сторону. А ведь Ворота – боевой трофей, что стяжали наши отцы славной победой в славнейшем же сражении! Выдающейся из побед в нашей истории! Ею-то и угнетается всечасно Джавад-ханово сердце. Пишет он, дескать, не может зреть пустоты на месте, где Ворота некогда стояли…
К а т о л и к о с. Что же, в Гяндже железа совсем не осталось?
Г е о р г и й. Имеется – и железо имеется, и ковали. Понадобится, то и краше прежних ворота соорудить им способно. Да вот – не надобно, видите ли, им никаких других. Упёрлись – и всё тут. Почему? А потому, что – историческое унижение и ущемлённая гордыня! В одном я с вами согласен – надлежит нам обзавестись надёжным союзником. Но для этого нужно время, а Джавад-хан требует от нас скорейшего ответа…
П е р в ы й к н я з ь. Если мы всё же решим отдать ему Ворота, то при непременном условии освобождения им пленённых наших князей.
Г е о р г и й. То есть, вы полагаете, именно в таком духе должен быть составлен наш Джавад-хану ответ?
В т о р о й к н я з ь. Именно. Если мы отдадим ему Ворота, не взяв за них никакого возмещения, он сочтёт нас трусами.
Появляется взволнованного вида царский слуга.
Г е о р г и й (озабоченно). Разве неведомо тебе, что я и достопочтенные эти мужи держим сейчас совет? Как смел ты непрошено сюда войти?
Ц а р с к и й с л у г а. Высокородные мужи, только что поступило известие, которое почёл я необходимым немедля до вас донести.
Г е о р г и й. Известие?.. Какое ещё известие?.. Неужто ж гянджинцы выступили против нас?!
Ц а р с к и й с л у г а. Нет,– в направлении Тифлиса движется восьмитысячное войско нового наместника Кавказа Павла Дмитриевича Цицианова!
Г е о р г и й (повеселевший). Господа, давеча вы всё твердили про «союзника», так вот же вам союзник! Собственными ножками в руки к нам идёт, грузин родом, Павел Дмитриевич Цицианов! Принять наместника до́лжно с оказанием ему наивысших почестей. Моей дочери, Ноне, накажу собственноручно приготовить для него гостевой покой. Наверняка Павел Дмитриевич прибудет утомлённый дорогой, и ему потребен станет хотя бы двух-трёхчасовой сон. А вечером в честь высокого гостя состоится во дворце торжественный приём! (Князьям.) Приглашаю всех! (Царскому слуге.) А вестовым Джавад-хана, скажи, дескать, ответ от нас будет их господину через день-другой.
Ц а р с к и й с л у г а. Слушаюсь! (Поспешно уходит.)
Г е о р г и й. А теперь отправимся встречать Павла Дмитриевича Цицианова!..
Картина четвёртая
Освещённая авансцена; появляется Цицианов.
Ц и ц и а н о в. Вступив в Тифлис, я глазам своим не поверил: справа и слева дорогу обступало столько людей, что, казалось, яблоку упасть было некуда. Казалось, вся Грузия пришла меня приветствовать. Кинто в широченных штанах с воодушевлением плясали и пели и всех вокруг, от подростков до стариков, щедро угощали разлитым по питейным рогам вином. Здесь же были и грузинский царь Георгий со своей дочерью Ноной. Разумеется, мне это несказанно польстило. С Ноной поздоровался я, как будто знал её много лет, и, после дежурных приветствий, осведомился, не зябнет ли она более. Вопрос мой, поначалу приведший её в очевидное замешательство, затем, однако, вызвал на лице у неё улыбку, воспроизведя которую она кокетливо произнесла: «Пожалуй, что нет!» Удивительно, но внезапно и у меня вдруг прекратился во все последние дни донимавший меня озноб. По настоянию его величества, через некоторое время я сошёл с коня и занял место рядом с царём в его карете, доставившей нас во дворец. Здесь я уединился в предоставленном мне гостевом покое, получив возможность хотя бы недолго отдохнуть с дороги, после чего, уже ввечеру, часов в пять, отправился для участия в торжественном приёме…
Затемнение
Картина пятая
Дворец грузинского царя. Празднично убранный зал, где происходит торжественный, в честь Цицианова, ужин. В числе приглашённых – представители всех местных сословий. Наружу распахиваются двери, ведущие в зал из занимаемых Цициановым апартаментов. Оркестр сейчас же заряжает национальную мелодию «Сулико». В дверном проёме появляются фигуры Георгия и Цицианова, которые под рукоплескания собравшихся, собравшихся проходят внутрь зала.
Г е о р г и й (обращаясь к собравшимся). Нынешний день – в высшей мере знаменательный для нашей Отчизны и нашего народа! С нами вместе – наш единоземец, защитник Грузии, Павел Дмитриевич Цицианов! Добро пожаловать на землю ваших предков! Мы вправе вами гордится, и любовь наша к вам безгранична. Сегодня дочь моя Нона выступит личным вашим виночерпием и будет потчевать вас картлийским вином. Полагаю, давно уже не услаждался ваш вкус этим вином. Выдержанному в погребах Сурамской крепи, ему не много не мало – ровно тридцать лет!
Нона, увенчанная усыпанной бриллиантами диадемой, порывисто встаёт с места; наливает вино в кубок с позлащёнными краями.
Н о н а. Прошу вас, сударь!
Ц и ц и а н о в (принимая от неё кубок.) Благодарю вас! (Залпом выпивает вино.) И в самом деле – отменное!
Раздаются дружные аплодисменты. Ударяет музыка. Присутствующие пускаются в пляс. Нона танцует с Цициановым.
Н о н а. Странное чувство испытываю я. Точно я – именинница. Представляется мне, будто я – в розовом наряде, с розовым бантом на голове, в окружении подруг и молодых людей… один из юношей приглашает меня, и с ним я танцую первый мой танец. Парень очень хорош собой и превосходный танцовщик… подруги с завистью на меня глядят… Ах нет, то день моего обручения… у меня обручение с самым красивым в Тифлисе юношей, происходящее в присутствии всех наших сиятельных князей и их жён, все-все собрались у нас… мне надевают на палец обручальное кольцо… а потом музыканты заряжают вальс… Да нет же, то – моя свадьба… я белом подвенечном платье, с красной лентой вокруг поясе… держась за руки, садимся мы в карету… зурначисты на улице знай наяривают плясовую, лихо танцуют кинто… и вот приезжаем мы в церковь, и сам католикос, благословив нас, объявляет нас мужем и женой… совсем как в Европе, подают нам вино в бокалах… мы выпиваем его каждый до дна… Не докучаю ли я вам рассказом о странных моих фантазиях и чувствах?
Ц и ц и а н о в. Что вы, что вы, совсем даже напротив! Нет ничего приятней, чем слушать речи столь прелестной мадемуазель, как вы.
Н о н а. До чего ж ко времени пришёлся ваш к нам приезд! Очень я тревожусь за моего батюшку… Бедный, то ли от страха, то ли от душевного смятения, но руки у него дрожат, будто в лихорадке… Даже не знаю, как, будучи в таком-то состоянии, сможет отписать он ответ Джавад-хану…
Ц и ц и а н о в. Джавад-хан… кто это?
Н о н а. Правитель Гянджи.
Ц и ц и а н о в. Вот как!
Н о н а. Какое счастье, что Господь прислал вас к нам! Умоляю, помогите моему отцу!
Ц и ц и а н о в. Разумеется… разумеется… Именно затем я сюда и прибыл!
Н о н а. О Господи, как же мне радостно слышать это! Скажите откровенно: неуместные признания мои вас не…
Ц и ц и а н о в. Да нет же, нет! На сей счёт у вас не должно быть никаких сомнений!
Н о н а. Не желаете ли, чтобы сменили музыку… скажем, на европейскую?
Ц и ц и а н о в. Отнюдь, отнюдь, наша музыка по душе мне более всякой другой – как и наше вино, она горячит кровь.
Н о н а. Может быть, вам хочется отдохнуть?
Ц и ц и а н о в (смеясь). Да чем таким утрудился я, чтобы желать отдохновения?
Н о н а. Тогда, пожалуй, я налью вам ещё вина.
Ц и ц и а н о в. А не сделать ли нам небольшой перерыв, ведь впереди целая ночь!.. Смею надеяться, у вас нет намерения скоро лишить меня своего общества?.. А теперь, с вашего позволения, я коротко переговорю кой о чём с вашим батюшкой.
Н о н а. Не могу вас удерживать. Но только прошу – не томите меня долгим ожиданием.
Ц и ц и а н о в. Обещаю вам это… (Отходит к Георгию.)
Г е о р г и й (обеспокоенно). Почему вы в одиночестве? А где Нона? Ведь я наказал ей ни на шаг от вас не отходить и во всём вам угождать. (Крутя головой, зовёт.) Нона!.. Нона!..
Ц и ц и а н о в. Не сердитесь! Это я от неё отделился. Решил коротко наедине с вами переговорить. Ведь я здесь – лицо официальное!..
Г е о р г и й. Для меня главное то, что вы – грузин…
Ц и ц и а н о в (громко). Ха-ха-ха!
Г е о р г и й. Вас что-то насмешило?
Ц и ц и а н о в (притихнув). Так, припомнился один случай!..
Г е о р г и й. А нельзя ли, господин генерал, полюбопытствовать у вас – какой?
Ц и ц и а н о в. Отчего же нет? Видите ли, когда случается мне выиграть битву, то меня чествуют как «русского генерала», а когда терплю поражение, то – честят как «бездарного выскочку-грузина». Ладно… всё это пустяки… сейчас занимают меня исключительно лишь ваши дела и заботы…
Вместе отходят в тихое место.
Г е о р г и й. Как вам известно, со всех сторон окружены мы татарами. И самую большую опасность для нас представляют именно они. С некоторыми из их ханов, правда, сумели мы договориться. Но вот с ханом гянджинским, с ним не только что договориться, а и попросту беседу вести – затруднительно.
Ц и ц и а н о в. Но что он за человек?
Г е о р г и й. Гордец, каких свет не видывал. Ничьей власти над собой не примет. Чуть что – тотчас когти свои выставляет. Как праотцы его, не может жить без войны. Требует, чтоб я отдал ему Гянджинские ворота, те самые, что в том числе и ваши предки захватили как военный трофей после битвы с армией Шамседдина. Ворота эти – единственно, что имеем мы в память о славной той победе. А теперь сами рассудите, каково для нас расстаться с бесценной сей реликвией. Ведь того вовеки не простят нам ни история, ни души прадедов наших! Сколько земель наших присвоено было неверными, а всё ж, явив добрую волю, пошли мы на заключение с ними мирного соглашения. Но всё без толку – едва только силу в себе они почуют, то сейчас же вновь на нас войной идут.
Ц и ц и а н о в. А что, они и вправду сильны?
Г е о р г и й. Несомненно, сильны. У них не только мужчины – женщины в ратном деле умелы.
Ц и ц и а н о в. По всему видать, сильно они вам досадили. Но неужто ж не имеется у них ни единой слабины?
Г е о р г и й. Имеется, конечно. Нет у азербайджанских ханов единства и взаимной приязни. По ничтожному поводу глаз друг дружке готовы выклевать.
Ц и ц и а н о в. С этим ясно. А что армяне – можно ли на них положиться?
Г е о р г и й. В отличие от татар, армяне – лукавы, лицемерны и вероломны. В коварстве никому с ними не сравниться. Они не пришли – бежали на Кавказ, спасаясь от поголовного истребления. И что ждать от народа, у которого жёны вправе иметь по нескольку мужей, а рабы – по нескольку господ?!. Не покормишь их день – воровать начнут, два – горло тебе перережут, три – дом твой дотла спалят…
Ц и ц и а н о в. А каковы армяне и татары меж собой?
Г е о р г и й. Глянуть если – хороши, присмотреться – скверны. На лицо – кумы, на испод – враги…
Ц и ц и а н о в. Превосходно. Меня не «лицо», а именно «испод» и интересует. Что же насчёт письма Джавад-хану, то не утруждайте себя – я сам татарину отпишу… Пожалуй, Нона успела без нас заскучать!..
Г е о р г и й. Нона!.. Нона!.. Налей-ка ещё вина Павлу Дмитриевичу и мне!..
Подходит Нона; наливает обоим вино.
Во славу Грузии!..
Картина шестая
Продолжение предыдущей сцены, Слышна музыка. Танцуя, в гостиный пок покой царского дворца вступают Цицианов и Нона.
На авансцену выходит Лорис с книгой в руке. Раскрыв книгу, он читает в вслух.
Л о р и с. «…Вартапет Фома Мецопский родился на свет во второй половине ХlV века, в селе Агиовит, что на озере Ван. Муж благочестивый, родитель его, именем Степаннос, отвёз сына для обучения в Сухарскую школу, где учительствовали знатнейшие среди вартапетов того времени – Саркис и Вартан. По завершении четырнадцатилетнего срока обучения пришёл Фома в Мецопский монастырь…» (После короткого молчания.) Так, значит, название монастыря взял он себе в прозвище!.. Фома… Фома Мецопский!.. Ладно, что же дальше? (Вновь вперяется в книгу.) «… Здесь учительствовал он в течение тридцати пяти лет. В 1441-м году, после низложения в Киликии династии Рубенидов, престол католикоса перевезён был в Эчмиадзин». Вах, поглядите-ка, что пишет он далее! «…Видов времени различают три: прошедшее, настоящее и будущее. И предназначение вартапетов – быть, в равной мере, проводниками знаний о прошлом, толкователями явлений настоящего и предвещателями событий грядущего. Долг их – разъяснять детям колена Гайкова, что искони и во веки веков враги наши – падишахи Средней Азии, ханы Азербайджана и османские султаны и что, имея целью освободиться из-под их власти, до́лжно выставляться нам бездольными и приниженными, своим нытьём добиваясь помощи от собратьев наших во Христе…» Эх, а ведь именно так мы привычно и действуем!
Теребя на себе нательный крестик, тихо произносит слова молитвы и уходит. уходит.
Картина седьмая
Дворец Джавад-хана. Ночь; ещё далеко до первых петухов. Вся Гянджа погружена в сон. Внезапно раздаётся стук в ворота дворца. Джавад-хан вскакивает с постели, торопливо натягивает на себя одежду и вооружается вооружается мечом. Стук повторяется.
Д ж а в а д-х а н (призывая к себе дворецкого). Ахмед, эй, Ахмед, ну и горазд же ты спать! Не слышишь разве – ворота снаружи сокрушают! Встань, ступай выясни, кого это принесло к нам в столь неурочный час!
А х м е д (голос его доносится из соседней комнаты). Клянусь Богом, не расслышал!.. Встаю, встаю!..
Д ж а в а д-х а н (сам с собой). Никогда прежде такого не бывало. Кто бы это мог быть? Это или кто-то из своих, или же бестолочь какая-нибудь! Ладно – только бы по благословенью Господнему!..
А х м е д (с поклоном входя). Там семеро всадников, господин. Желают предстать перед тобой.
Д ж а в а д-х а н. Кто они?
А х м е д. Никого из них я не знаю.
Д ж а в а д х а н. Зачем прибыли?
А х м е д. Господин, они говорят, что посланы к тебе новым кавказским наместником и должны срочно препроводить тебя к нему в Тифлис.
Джавад-хан надолго задумывается.
Д ж а в а д-х а н. Скажи им, чтоб отправлялись в наш караван-сарай. Я встречусь с ними после утреннего намаза.
Ахмед уходит. Из соседней комнаты появляется Шукюфа-ханум.
Как дела у нашей невестки?
Ш у к ю ф а-х а н у м. Уж совсем скоро! Думаю, самый срок за повитухой Ахмеда посылать.
Д ж а в а д-х а н. Пока та не приспела, будь при снохе неотлучно. Не оставляй её одну.
Ш у к ю ф а-х а н у м. Уже иду, иду, не изволь беспокоиться! Лишь из-за шума сюда и отлучилась. И кто ж это к нам наведался?
Д ж а в а д-х а н (с усмешкой). Давеча приснившаяся мне неясыть…
Ш у к ю ф а-х а н у м. Что? Не поняла я!
Д ж а в а д-х а н. Русский царь назначил на Кавказ нового наместника, в Тифлисе расположившегося. Тот и прислал сюда людей – меня к нему доставить.
Ш у к ю ф а-х а н у м. Что ж они ночью-то к нам заявились, а не днём?
Д ж а в а д-х а н. Верно, решено было этим уяснить мне: дескать, припадёт хозяину, и с тобой никто и ни в чём церемониться не станет. Не переживай, на моём веку немало таких, как он, привелось мне повидать. Ступай-ка лучше к снохе, нельзя ей сейчас без присмотра…
Совершает утренний намаз; вздев руки кверху, читаетмолитву.
Господь, об одном лишь тебя прошу – защити мою отчизну и народ мой! Зарони в сердца наши зёрна любви к ближнему, сплоти нас, не дай разделиться нам и раздробиться! Да пребудет вовеки единой наша родина! Ни о чём более я не чаю. Да пребудем мы свободными! Не лиши нас, Боже, дарованного тобой человечеству высшего его блага – свободы! Исполни сердца наши сострадательностью! Покойный отец мой, бывало, говаривал: «Не понуждай других плясать под твою дуду и сам под чужую – не пляши»… Господи, раскабали наш дух!
Закончив молитву, призывает к себе дворецкого. Входит Ахмед.
Воротились ли посланники наместника?
А х м е д. Господин, для того, чтобы «воротиться», им надобно бы было прежде «уйти», они же, как есть, до утра возле ворот прокуковали.
Д ж а в а д-х а н (смеётся). Значит, говоришь, стерегли нас?
А х м е д. Не знаю, право, что и сказать!
Д ж а в а д-х а н. Скажи их начальнику, пусть явится ко мне.
А х м е д. Слушаюсь, господин! (Уходит.)
Появляется Лорис.
Л о р и с. Доброе утро, хан!
Д ж а в а д-х а н (испытующе глядя на Лориса). Кажется, я где-то тебя уже видел. Откуда-то лицо твоё мне знакомо…
Л о р и с. Я – Лорис, господин, работник с вашей мельницы.
Д ж а в а д-х а н. Не тот ли, что с жерновами управлялся?
Л о р и с. Совершенно верно.
Д ж а в а д-х а н. Значит, работу свою там оставил?
Л о р и с. Совершенно верно.
Д ж а в а д- х а н. И чем же сейчас занимаешься?
Л о р и с. В Тифлисе… при наместнике служу.
Д ж а в а д-х а н. Когда ж он там объявился?
Л о р и с. Два дня тому назад.
Д ж а в а д-х а н. И что же, так запросто сумел ты к нему подступить и милости его сподобиться? Ужели он тоже армянин?
Л о р и с. К сожалению, нет, он – грузин.
Д ж а в а д-х а н. Как же его величают?
Л о р и с. Павлом Дмитриевичем Цициановым.
Д ж а в а д-х а н. Рода деятельности?..
Л о р и с. Военачальник.
Д ж а в а д-х а н. Какого звания?
Л о р и с. Генерал.
Д ж а в а д-х а н. Небось тоже круглый сирота и тоже в приюте воспитывался?
Л о р и с. Да нет вроде.
Д ж а в а д-х а н. Как это «нет»? У русских в обычае растить себе генералов из малолетних безродных сирот.
Л о р и с. Нет, хан, мой хозяин – из потомственных князей.
Д ж а в а д-х а н. Э, нынче в какого грузина пальцем ни ткни – всякий выставится высокородным князем. Вот у меня, к примеру, до ста грузин в тюрьме томится, и все сто объявляют себя князьями. На целый же народ князей может быть ну пяток, ну десяток, но никак не сотня!
Л о р и с. Хан, он очень знатный человек.
Д ж а в а д-х а н. Знатный никогда бы не послал будить другого человека посреди ночи!.. Ладно, говори, зачем прислан.
Л о р и с. Хан, я должен сопроводить вас в Тифлис. Таково повеление наместника Кавказа князя Цицианова.
Д ж а в а д-х а н. Князь Цицианов правомочен выступать наместником одной лишь Грузии, своей волей объединившейся с Россией, но никак не сатрапом на всём Кавказе, поскольку,..
Л о р и с. Хан, вы более не являетесь правителем Гянджи – вас отрешили от власти.
Д ж а в а д-х а н. Это постановлением Цицианова?
Л о р и с. Да.
Д ж а в а д-х а н. Передай же ему, что Гянджинское ханство – государство независимое, имеющее свои территорию, герб и флаг, свои денежную единицу, податную систему и, наконец, верховную власть. А ещё – что Гянджа не состоит в подданстве у России и состоять никогда не будет!
Л о р и с. Хан, господин Цицианов не имеет намерения идти на вас с войной, он желает быть вашим другом…
Д ж а в а д-х а н. Я привык сам выбирать себе и врагов, и друзей.
Л о р и с. Он желает, чтобы вы с ним пришли к взаимному согласию…
Д ж а в а д-х а н. К «согласию»? Это каким же оно ему мыслится?
Л о р и с. Господин Цицианов желает, чтобы вы, как прежде, оставались здесь ханом. Но только за это ежегодно до́лжно будет вам уплачивать ему 25 тысяч рублей серебром, 250 тагаров пшеничного, 250 тагаров ржаного и 600 тагаров ячменного зерна, В свою очередь из российской казны лично вам на ваши нужды выдаваться будет содержание из расчёта десять рублей в сутки. Ещё – предписывается вам распустить гянджинское войско, в том числе гарнизон местной цитадели, который соответственно заменит русское войсковое подразделение, а кроме того – отказаться от вмешательства впредь в дела Шамседдинского махала, переданного Россией Грузии… Обязаны вы будете также присягнуть на верность российскому императору и предоставить господину Цицианову в заложники вашего сына, агу Гусейнгулу, отослав того в Тифлис…
Д ж а в а д-х а н. У меня и так имеются там двое заложников, не довольно ли того?
Л о р и с (удивлённо). Двое заложников?..
Д ж а в а д-х а н. Именно: двое заложников! Створы Гянджинских ворот!.. Скажи Георгию, чтоб не очень-то полагался на Цицианова. Я отписал ему письмо – пусть ответит. Своему же новому господину от меня передай, что такие, какие есть у нас с ним, дела, только мечом решаются. (Извлекает из ножен меч.) За смертью своей на Кавказ он пришёл!..
Л о р и с (испуганно). Хан, храни вас Бог, не извольте сомневаться, все, как есть, слова ваши передам. Вы только письмо отпишите, а уж я мигом его доставлю. Ведь что я есть – жалкий червь, слуга на посылках. Повелят жернов на мельницу отвезти – я: будет сделано, с весточкой куда отрядят – я опять же: пожалуйста! Повторяю: ну что я есть? – ничтожный посыльный!..
Д ж а в а д-х а н. А теперь, «ничтожный посыльный», убирайся-ка отсюда прочь!
Лорис с поспешностью ретируется.
(Сам с собой.) Тот, кто пришёл к порогу моему, одолевши тысячи вёрст, удовлетворится ли одним услышанным от меня словом?! Зловещим ветром повело на меня. И возможны для меня лишь только два решения – либо покориться, либо подняться на борьбу. Если покорюсь, то возможно, что враги и не учинят ничего против моих близких и детей и меня своими подачками не оставят. Но мои честь, достоинство, слава – я лишусь их навеки, покрыв себя несмываемым позором. Если ж изберу для себя борьбу, то, попади я в плен, получи тяжёлое увечье или же погибни, пощады от них родне моей точно не будет, а внуков моих, тех они попросту обратят в рабов. И всё же выбираю я второе! Муки лишений и смерти больней мук унижения и бесчестья. Во имя чести и свободы – я должен сражаться! Во имя родины и народа моего – я должен сражаться!..
Картина восьмая
Освещённая авансцена. Входит Лорис с книгой в руке; раскрыв книгу, читает вслух.
Л о р и с. «…Ранним утром Тимурленг напал на Армянскую крепость в вилаете Ван…» О, кровожадный рок, о, немилосердная судьба, картина произошедшего здесь была под стать описаниям ужасов и страстей адовых! Безжалостный завоеватель повелел взять в плен местных женщин и детей, а всех мужчин побросать вниз со стен цитадели. В крепостном валу уже нагромоздилось такая куча мёртвых тел, что, упавший поверх них, я счастливо избежал смерти…» (Оторвав взгляд от книги.) Вай-вай, вот же ведь как повезло бедному, несчастному вартапету Фоме Мецопскому живым-то остаться! (Беспокойно крутит головой и, убедившись, что рядом никого нет, продолжает.) В достоверности описанных здесь событий у меня ни капли сомнений нет. Всё тут правда – и пленение завоевателем женщин и детей, и сброс со стен мужчин, и чудесное спасение Фомы вследствие падения его на мякоту мёртвых тел, Одно только меня смущает: когда это успели мы крепость в названном краю возвести, что уж на ту пору прозванье имела – «Армянская»?! Ладно, имела и имела! (Пожимает плечами.) Не мне о том судить!
Уходит.
Картина девятая
Апартаменты Цицианова во дворце Георгия, имеющие также вид военного штаба. В камине горит огонь. Нона наливает в питейный рог вино. Цицианов по подносит к губам принятый от неё рог и делает из него один-два глотка.
Ц и ц и а н о в. Простите меня за то, что, занятый делами, я не имею возможности уделить вам должного внимания. Знаете, я послушал бы сейчас какую-нибудь старинную грузинскую мелодию. Радостную. Задорную. Не люблю печальную музыку. Хотелось бы покружить с вами в вальсе… рассказать вам случаи из моей бивачной жизни… Верится всё же, для этого мы улучим однажды время…
Н о н а. А у меня интерес лишь один – будущая судьба Грузии и утраченных ею некогда земель.
Ц и ц и а н о в. Как раз насчёт этого… давеча я направил к Джавад-хану письмо, и вестовым моим уж давно полагалось бы воротиться назад. Не знаю, что́ могло их в пути задержать! Дело это вверено личному надзору Портнякина. Я вызвал его к себе. Он вскоре будет. Что-то он мне доложит?..
Н о н а. Мне обождать или уйти?
Ц и ц и а н о в. Нет, нет, не утруждайте себя ожиданием… Время уже позднее… И передавайте от меня привет вашему батюшке. Пусть не изволит тревожиться. Слава Богу, я жив ещё, чтоб не допустить его унижения перед лицом истории исконной моей отчизны!
Н о н а. Ну, спокойной вам ночи!
Уходит.
Ц и ц и а н о в. Престранная стужа! Даже и в Альпах такой испытывать мне не приходилось. (Подходит к камину.) И ни Нона, ни вино не способны разгорячить мне кровь. Даже не ощущаю тепла от каминного пламени. Пожалуй, я старею. А может, взяла меня хворь? Может, я безнадёжен? И цепенящая моё существо стужа – дыхание смерти?!
Входит Портнякин.
(Портнякину.) Что случилось, Портнякин? Почему нет известий от Лориса?
П о р т н я к и н. Ваше превосходительство, он только сейчас прибыл.
Ц и ц и а н о в. А что Джавад-хан – с ним?
П о р т н я к и н. Нет, он прислал письмо. (Подаёт Цицианову пакет.) Позвать Лориса?
Ц и ц и а н о в. Я не выслушиваю докладов от недотёп, Порнякин. Ему поручено было дело, и с ним он не справился. А ведь я хотел его облагодетельствовать… что ж, путь теперь пеняет на себя!
Развёртывает и пробегает глазами вручённое ему Портнякиным письмо. Затем комкает письмо в горсти, однако сейчас же порывисто расправляет его, разглаживает и прочитывает снова. После продолжительного ппппраздумья аккуратно складывает бумагу вчетверо и прячет в карман.
П о р т н я к и н. Ваше превосходительство, по слухам, Джавад-хан – человек неотесанный. Не позволил ли он себе часом в своём письме какой-нибудь непристойности?
Ц и ц и а н о в. Нет-нет, ничего такого. Одна только фраза… но тут личное… Вот и всё!.. Так, значит, явиться ко мне и признать мою власть он не пожелал… Гордец!
П о р т н я к и н. Выходит, выбрать изволил войну… Нам придётся с ним воевать?
Ц и ц и а н о в. Разумеется! И да будет так! Приготовь-ка перо и бумагу и садись писать то, что я тебе скажу.
Портнякин присаживается к бюро и приготовляется писать.
«Аварскому правителю Ахмед-хану! Уже достаточно дней обретаюсь я в Тифлисе и очень желал бы, изыскав для этого время, повидаться с вами, сделавшись на небольшой срок вашим гостем. Увы, моя чрезвычайная занятость пока не разрешает мне желаемое исполнить. Впрочем, есть в том, пожалуй, и собственная моя вина. И зачем только создал меня Господь существом столь воинственным! Искони влекут меня к себе поля сражений, вид наваленных в кучу, под стать тыквам, отрубленных человечьих голов и густо окрашенных человечьей же кровью рек…» (Портнякину.) Так на меня глядишь, как будто и впрямь представления не имеешь о диверсионной работе!.. Пиши! «…Люблю я, чтобы в местах, где я сражаюсь, громоздились во множестве стога сухой травы, которые так приятно мне бывает поджигать. Мило видеть мне вздымающиеся до самых небес огненные столбы, обрушивать во прах величественные дворцы и слышать смешавшиеся вместе людские вопли и отчаянный скотский мык!..»
П о р т н я к и н. Ваше превосходительство, правду сказать, одного пока в содержании вашего письма понять я никак не умею…
Ц и ц и а н о в. Что тут понимать! Да будет тебе известно, что во всякой войне в первую голову надлежит стремиться победу одержать психологическую!..
П о р т н я к и н. Так мы с Ахмед-ханом собираемся воевать или всё же с Джавад-ханом?
Ц и ц и а н о в. Разумеется, с Джавад-ханом.
П о р т н я к и н. Тогда отчего пишем мы к Ахмед-хану?
Ц и ц и а н о в. Что ж ты думаешь – я ко всем азербайджанским ханам, с которыми драться собрался, с такими письмами обращаться намерен?.. Что за птица Ахмед-хан, я хорошо знаю – досье его, ещё будучи в Петербурге, изучил. Трепло несусветное! Любой секрет выболтает. И сплетник, каких поискать. Притом же слово услышит – пяток ещё от себя прибавит. А посему то, что ему я отписал, назавтра станет известно аккурат всей ханской их братии,.. Ну что, теперь уразумел мою стратегию?
П о р т н я к и н. Так точно, ваше превосходительство.
Ц и ц и а н о в. Тогда не тяни с отсылкой письма – немедля его отправляй!
П о р т н я к и н (приняв армейскую стойку). Будет исполнено, ваше превосходительство! Разрешите идти?
Ц и ц и а н о в. Давай, иди!
Портнякин уходит. Цицианов достаёт из кармана давешнее письмо. Из-за сцены слышится голос Джавад-хана: «За смертью своей пришли вы на иииииииииииииииииииииииииииииКавказ!»
Посмотрим!.. Посмотрим!..
Конец первого действия
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Картина десятая
Дворец грузинского царя. Георгий с Каталикосом и князьями держат совет.
Г е о р г и й. Ваше святейшество, уважаемые господа, имею сообщить вам радостное известие! Прежде, не скрою, весьма опасался я, что при личной встрече Джавад-хана и Павла Дмитриевича между ними случится взаимная приязнь, и они подружатся, к вящей нашей невыгоде, Ведь генерал, даром что он грузин, – человек, состоящий на императорской службе, а посему первым долгом своим почитающий блюдение именно российских, а не наших интересов. Однако, по счастью, оставшись верным себе, Джавад-хан вновь обнаружил свой дерзостный нрав, тем вызвав негодование его превосходительства, и теперь мы имеем все основания надеяться, что, как и было заявлено его превосходительством в его письме к хану, Шамседдинский махал наконец-то отойдёт к Грузии…
П е р в ы й к н я зь. А Гянджа, а Казах?!
Г е о р г и й (посмеиваясь). Это – чуть позднее. Наберитесь терпения.
К а т о л и к о с. В первую очередь на вновь обретённых нами землях следует восстановить очаги христианской веры…
Г е о р г и й. Несомненно, несомненно, вы совершенно правы. Я полностью с вами согласен.
К а т о л и к о с. Приходится только сожалеть, что его превосходительство господин Цицианов – грузин по крови, так доныне и не соблаговолил посетить грузинский православный храм. Всё не привелось и мне с ним встретиться для душеполезной беседы. А это между тем стало бы немалой важности делом. Ибо почтение к собственной вере есть главная добродетель нашего народа. Ведь что, как не вера, утверждает в нас непреходящую любовь к ближнему! Допустим, что наша страна перешла в подданство России, изъявит ли должное почтение к грузинской православной церкви имперское чиновничество?!
Г е о р г и й. Изъявит, надо думать, ведь и они, как мы, – христиане. И не обижайтесь на генерала – всё же он на государственной службе и забот ему здесь хватает, да к тому же, как я уже говорил ранее, даром что он грузин – воспитание у него санкт-петербургское!.. Он к вам нейдёт – вы к нему ступайте… Благоволение своё ему изъявите. (Князьям.) Это и для вас говорено. Каждому из вас следует бывать у него ежедневно, стать ему наперсником, задаривать его ценными подарками… Чтоб и у него было чем своих начальников ублаготворять…
П е р в ы й к н я з ь. Разумеется, разумеется! Оно ведь, ходить в таких-то чинах, дело, поди, прехлопотное. Поди, и по шапке, чуть что, недолго схлопотать.
В т о р о й к н я з ь. Пожалуй, и в делах военных надобно нам оказать ему помощь.
Г е о р г и й. Да, непременно. Что с того, что под началом у него семь тысяч войска?!
П е р в ы й к н я з ь. Думаю, не лишним будет, если от себя придадим мы ему и ещё тысячу бойцов.
Г е о р г и й. Сделаем, конечно, сделаем. А случится у него в чём самомалейшая личная нужда, немедля докладывайте Ноне. Я поручил ей быть при нём неотлучно. Нам до́лжно – во что бы это нам ни стало – добиваться, чтобы Цицианов со своим войском вступил в Гянджу. Джавад-хан по-прежнему для меня опасен… С Лорисом письмо мне прислал: дескать, ни на чьё покровительство не полагайся и ворота нам наши верни.., (Князьям.) Господа, мы слишком, слишком пассивны! Да, в коренниках у нас – чистопородные наши жеребцы, но вот пристяжные – все по большей части армяне. Покоя из-за них не имею. И что за народ такой – как вода, всюду просачивается!..
К а т о л и к о с. Они уж запродали Джавад-хана Цицианову, а того – Джавад-хану. Понять нельзя, для кого они радеют.
П е р в ы й к н я з ь. А вот и можно, можно! Для себя, только лишь и исключительно для самих себя! Будто вы их не знаете!.. Не счесть учинённых ими против нас вероломных деяний! Едят наш хлеб, пьют нашу воду, а выйдет им случай – подрубят нас под самый корень. Подлинные искусники по части интриг, они с кем угодно вмиг вас поссорят. Слеплены все из теста, замешанного на коварстве и подлости.
Г е о р г и й. Нам надлежит быть крайне осторожными. Следует помнить всечасно: нынче решается судьба Грузии!..
Картина одинадцатая
Комната во дворце Джавад-хана, в которой находятся сам хан и Шукюфа-ханум.
Д ж а в а д-х а н. Есть изречение у наших праотцев, вот, желаю удостовериться, сколь оно верно.
Ш у к ю ф а-х а н у м. И что же это за изречение?
Д ж а в а д-х а н. Рекли отцы: возьми удел – от земли худородной, жену – от земли сродной… Что ж, завет этот я в точности исполнил.
Ш у к ю ф а-х а н у м. И что в результате того потерял?
Д ж а в а д-х а н. Ничего, пожалуй. Вот только петля на моей шее всё крепче затягивается… С одной стороны – генерал Цицианов, с другой – грузинский царь Георгий… И оба желают разорения моего края… В таких-то именно обстоятельствах и дано нам бывает узнать, кто доподлинно нам друг, а кто – враг.
Ш у к ю ф а-х а н у м. К чему намёк твой?! И когда ж это родня моя в дружбе неверность тебе выказывала?
Д ж а в а д-х а н. Да ведь доныне и не случалось мне оказываться в отчаянном в положении, когда дружба как раз и проверяется. Теперь же, как я вижу, положение именно такое…
Ш у к ю ф а-х а н у м. Ради Бога, прекрати! Что такого случилось? Азербайджан – это ведь не одна только твоя вотчина!.. Обратись ко всем нашим ханам,,. пусть приедут… Проведите совет, найдите, как решить дело… Не приведи Бог, ещё напасть грянет!..
Д ж а в а д- х а н. Нет, Шукюфа-ханум, ни к кому обращаться я не стану. И потом – что мне есть им сказать? Про всё-то знают они получше моего. Эти откликнутся на мой призыв, те – нет…
Ш у к ю ф а-х а н у м. И что, никого из ханов не пригласишь ты и на именины своего внука – сына Угурлу?
Д ж а в а д-х а н. Разумеется, приглашу.
Ш у к ю ф а-х а н у м. Тогда-то, как бы между прочим, и выложи им твоё дело.
Д ж а в а д-х а н. Нет, такое мне не к чести. Разве что сами они заведут о том речь… а нет – так и я ни о чём не обмолвлюсь…
Ш у к ю ф а-х а н у м. Заведут, заведут… Одного они тебя не оставят… Что же до братьев моих, то их боевые отряды прибудут к тебе одновременно с прочими…
Д ж а в а д-х а н (смеясь). Скажи ещё: весь махал свой они с собой приведут!
Ш у к ю ф а-х а н у м. А как же иначе?!
Свет гаснет.
Картина двенадцатая
По-новому освещённое прежнее место действия. Вместе с Джавад-ханом –Мухаммед-хан и Вели-хан.
Д ж а в а д-х а н (Мухаммед-хану). О чём задумался, Магомед-хан?
М у х а м м е д-х а н. Так, ни о чём… Вот, говорю: как же время быстро летит – давно ли, кажется, праздновали мы именины самого Угурлу, а нынче, нате ж вам, сынка его чествовать съехались!
Д ж а в а д-х а н. Да будешь ты здрав, Мухаммед-хан!
В е л и-х а н. Очень Гянджа похорошела! Прямо не наглядишься на неё. И новая Джума-мечеть – хороша!
Д ж а в а д-х а н. Творенье рук зодчего Садыха.
В е л и-х а н. И я хочу у себя в Гёйче такую же иметь.
Д ж а в а д-х а н. Да ниспошлёт тебе Аллах сию милость!
М у х а м м е д-х а н. Джавад-хан, случилось мне познакомиться с серебряными монетами твоей чеканки. Да пребудет щедр к тебе Аллах, очень пришлись они мне по вкусу, ничуть не хуже русских и франкских.
Д ж а в а д-х а н. Присаживайтесь, пожалуйста, друзья! Ведь вы – с дороги и наверняка устали, Выпейте по чашке чаю, после потолкуем.
М у х а м м е д-х а н. Тут один из слуг говорил… я слышал… Словом, известно мне стало, что русские в поход на Гянджу выступить намерены.
В е л и-х а н. Признаться, и я о том слыхал. Кажется, «Цицианов» – фамилия нового наместника.
Д ж а в а д-х а н. Всё верно.
В е л и-х а н. Ахмед-хан такое про него рассказывает! Говорит – весьма зловредный и жестокий то человек.
Д ж а в а д-х а н. Ядрёный уксус свою же бутыль растворит!..
М у х а м м е д-х а н. А я не верю, что Цицианов на тебя пойдёт.
В е л и-х а н. И я не верю!
М у х а м м е д-х а н. Он в точности такой же, как генерал Зубов…
В е л и-х а н. Мы постараемся вас с ним подружить.
Д ж а в а д-х а н. И яд и мёд от змеи да будут прокляты!
М у х а м м е д-х а н. Надо сделать всё ради мира на нашей земле. Во имя этого мира, во имя общего благоденствия нашего стольким бедам я себя обрёк! Вот, принял у себя в Эриванском ханстве перемещённых из Ирана и Карса армян. Выделил им землю под хозяйство и жильё. Часть их подвизалась в торговле, часть – пошла в ремёсла. Я даже церковь разрешил им для себя построить. Да только вижу теперь, что опрометчив был в своём обхождении с ними. Коли и дальше действовать подобным образом, то не ровен час мы вскоре всего нашего достояния лишимся.
В е л и-х а н. Правду сказать, и моему терпению пришёл конец. Власть блюсти хорошо, когда на земле твоей – безмятежье и покой, когда каждый занят своим делом и всё идёт своим чередом. А что теперь!.. Джавад-хан, сам небось знаешь, когда привыкнешь к власти, расстаться с ней бывает очень тяжело. Постарайся-ка подружиться сам и подружить всех нас с новым этим наместником.
Д ж а в а д-х а н. С генералом Зубовым, с тем общий язык найти мы умели. Слово моё он уважал.
В е л и-х а н. Пожелаешь – и этот уважать будет.
Д ж а в а д-х а н. Нет, сей господин охоты дружбу со мной водить явно не имеет.
М у х а м м е д-х а н. Откуда ты знаешь?!
Д ж а в а д-х а н. Когда бы не так, скажи, стал бы разве этот пёсий сын поднимать меня с постели незадолго перед утренним намазом?! Впрочем, возможно, вы…
В е л и-х а н. Что ты, что ты! Куда ты – туда и все мы. Только надобно нам прежде всё хорошенько обдумать. Ведь тут, поди, и без армянских плутней не обошлось.
М у х а м м е д-х а н. Да, нам следует быть осторожными, а теперь скажи, что обо всём этом думаешь ты сам?
Д ж а в а д-х а н. Цицианов желает, чтобы я вступил в российское подданство и отдал Грузии Шамседдинский махал. Я же ни одно из этих условий принять не могу.
В е л и-х а н. А что, если из-за того он и впрямь начнёт войну?! Сможешь ли ты против него устоять? Ведь у него – и ружья, и пушки, и численный перевес в людской силе!..
Д ж а в а д-х а н. Всё знаю, Вели-хан, всё знаю. Но только не сомневайтесь: до той, пока вконец не иссякнут мои силы, я буду драться. А если суждено мне погибнуть, то умру я, по крайней мере, на поле брани. И то сказать – отдай я им ныне Шамседдин, завтра внуков моих понудят отдать им самую Гянджу! Покорись я им – грядущие потомки мои холопами на свет родятся! Долг внучий – беречь сбережённое дедами! Если сегодня стану биться я, то завтра то же сделают мои внуки! Мы должны сражаться за собственную свободу! Только свободным духом даётся иметь собственные и родину и государство! И я хочу, чтобы у моего народа, как у прочих, имелось и то и другое!..
В е л и-х а н. Джавад-хан, дело, какое ты затеял, в одиночку не делается. Мы все должны выступить в твою поддержку. Через день от меня поступят под твоё начало пятьсот конников.
М у х а м м е д-х а н. И моих шестьсот… Я сам их приведу. Вместе будем сражаться. Одно только – с оружием у нас туговато.
Д ж а в а д-х а н. Не беда, у меня довольно и мечей, и ружей. Единственно, что по-настоящему всем нам нужно, так это решительность, мужество и доблесть. Собраться в единый кулак – и ударить… Впрочем… братья, клянусь Создателем, пригласил я вас к себе вовсе не для этой беседы, а именно для чествования именин новорожденного сына Угурлу!…
Картина тринадцатая
Лагерь Цицианова вблизи стен Гянджи. Палатка генерала. Ему зябко: шея его его обёрнута шарфом.
П о р т н я к и н. Ваше превосходительство, никак вас снова знобит?
Ц и ц и а н о в. Да, да… Жутко холодно… Мороз как иглами всего пронизывает, до самых костей пронимает…
П о р т н я к и н. Ваше превосходительство, закончатся ли когда-нибудь наши скитания – как шли, так всё идём себе и идём… Уж сколько лет по степям да по горам!.. Верите ли, нынче Санкт-Петербург мнится мне некой сказочной грёзой! Эх, послушался бы я увещеваний моей матушки, поступил бы в своё время на придворную службу – сидел бы сейчас где-нибудь в театральной ложе да светских дам в лорнет разглядывал бы…
Ц и ц и а н о в. Гм… Мало похвально для боевого офицера думать накануне сражения о напудренных дамских плечах!
П о р т н я к и н. А разве у вас никогда не рисуются в воображении прекрасные дамы посреди роскошных интерьеров санкт-петербургских салонов?
Ц и ц и а н о в. Я давно забыл думать про дам.
П о р т н я к и н (с усмешкой). А как же Нона, что ни на шаг во все эти дни от вас не отходит?
Ц и ц и а н о в (также с усмешкой). А у вас большой талант наблюдателя! Впрочем, она и вправду обретается при мне неотступно, имея во мне надобность – особо замечу – чисто корыстного свойства. Её единственный в жизни интерес – выгоды её страны. Отсюда, и ни от чего другого, вся-то её приязнь ко мне – старому человеку!
П о р т н я к и н. Ходит слух, будто вы также грузин?
Ц и ц и а н о в. Верно, грузин…
П о р т н я к и н. И про это знают в инстанциях?
Ц и ц и а н о в. Разумеется, знают. (Громко смеётся.) Как выиграю битву: «Браво, русский генерал!», говорят; как бываю бит – «Грузинчик, ну что от такого было ждать!»
Оба смеются.
П о р т н я к и н. Любопытно знать, как же после этой битвы..?
Ц и ц и а н о в. Хотите спросить: кем меня признают? То одному Богу известно! Во всяком случае, я приложу все силы к тому, чтобы быть признанным «русским». А что сами вы думаете по данному поводу?
П о р т н я к и н. Наверно, это покажется странным, но у меня беспокойно на душе. Ведь, вот же, всё не в нашу пользу составилось – и погода… и духовное состояние войска… Целых пятьсот человек наших солдат мучаются желудком!..
Ц и ц и а н о в. Такое естественно накануне сражения, когда нервы у людей напряжены до крайности.
Пауза.
Какой-то странного запаха ветер с той стороны повеял!
П о р т н я к и н. Плов!.. Готовится из риса и мяса, с добавлением шафрана, альбухары, каштана, изюма и урюка. Ну конечно – сегодня ведь у мусульман начало «рамазана», священного их праздника!
Ц и ц и а н о в. Что ж, превосходно! Думаю, всё же, нашими стараниями, праздничного угощение вкусить им сегодня не приведётся!
П о р т н я к и н. И по-вашему, это – не грех?
Ц и ц и а н о в. Я – воин, и, как воин, полагаю главным для себя «грехом» – поражение в битве. В этой же – нам положительно необходимо сохранить в целости как можно более своих людей. На Кавказе нас ждёт ещё много работы! Впереди – Баку! Этот город притягивает меня к себе, как магнит. И есть у меня такое чувство, что с моим посещением его военная моя карьера закончится и что битва за Баку станет последней в моей жизни!
П о р т н я к и н. Полноте, Павел Дмитриевич, вы ещё достаточно молоды: его величество ни за что не даст вам отставки.
Ц и ц и а н о в. Верно, его величество – не даст, а как насчёт Провидения?
П о р т н я к и н. Ах, прежде я и помыслить не мог, что вы – мистик и фаталист!
Ц и ц и а н о в. Оставим это… Итак, завтра вам вести наших людей в атаку.
П о р т н я к и н. Благодарю вас за такую честь, ваше превосходительство!
Ц и ц и а н о в. Благодарить меня станете после того, как получите от императора орден Святого Георгия!..
Входит Адьютант.
А д ь ю т а н т. От неприятеля прибыл человек. Просит о встрече с вами.
Ц и ц и а н о в. Парламентёр? Привёз письмо?
А д ь ю т а н т. Нет, не парламентёр, и письма при нём не нашлось. Говорит, имеет что-то вам передать изустно.
Ц и ц и а н о в. Пусть придёт.
Адьютант уходит.
Портнякин, кажется, ваша догадка вскоре получит подтверждение. Похоже, Джавад-хан, и впрямь, одумался, отказался от борьбы и теперь ищет способа помириться с нами.
Входит Лорис.
Л о р и с (Цицианову.) Это вы, ваше превосходительство, я тотчас вас признал! Находиться подле вас – великая для меня честь!
Ц и ц и а н о в. Слишком церемонно изъясняетесь, меж тем времени у нас до чрезвычайности мало. Назовите себя и скажите, что имеете мне сообщить.
Л о р и с. Я привёз вам в подарок карту Гянджи. А кроме того – ханство это знаю я как свои пять пальцев!
Ц и ц и а н о в (глядя на руку Лориса). Но мне представляется, на руке у вас имеется не пять, а только четыре пальца!
Л о р и с. Ах простите, пальца на этой ладони я лишился в одну из армяно-мусульманских распрей.
Ц и ц и а н о в. Продолжайте.
Л о р и с. Кладка у гянджинской крепостной стены, так же как и у стены Эриванской цитадели, – однорядная…
Ц и ц и а н о в. Значит, против наших пушек ей не устоять?
Л о р и с. Нет… Джавад-хан хотел вторым слоем её утолстить, да не смог изыскать для этого средств.
Ц и ц и а н о в. Скажите – сколько всего у хана бойцов?
Л о р и с. Не более шести тысяч.
Ц и ц и а н о в. И все – при оружии?
Л о р и с. Все.
Ц и ц и а н о в. Каково оно?
Л о р и с. Ружья и мечи… да пара-тройка пушек… Знаю это как свои пять… простите – как четыре моих пальца!
Смеются.
Ц и ц и а н о в. Хорошо, и что желаете вы получить за сообщённые вами сведения?
Л о р и с. Только одного я желаю – смерти Джавад-хана, и больше ничего. Если у вас есть к тому интерес, я готов аккуратно извещать вас обо всём, что происходит в ханском дворце.
Ц и ц и а н о в. То есть вы и туда ход имеете?
Л о р и с. Моя сестра, Астагюль, живёт во дворце. Она одна из жён Джавад-хана.
Ц и ц и а н о в. Стало быть, вы с ним родственники?
Л о р и с. Стало быть, да.
Ц и ц и а н о в. Отчего ж вы так враждебны к нему?
Л о р и с. Моя сестра оказалась бесплодной, вследствие чего родичам её было отказано в ханских милостях – в чинах и доходных местах.
Ц и ц и а н о в. Ясно!
Л о р и с. Я могу идти?
Ц и ц и а н о в. Да.
Лорис уходит.
(Портнякину.) Когда я прибыл в Тифлис, царь Георгий, при первой нашей с ним встрече, сообщил мне, что армяне – лицемеры и вероломцы, что к дружбе они не способны, что на вид они одни, а в душе – совсем другие. Похоже, прав был царь!
П о р т н я к и н. Однако эти «лицемерность» и «вероломство» сегодня для нас весьма полезны!
Картина четырнадцатая
Полная людей городская площадь в Гяндже.
Д ж а в а д-х а н (обращаясь к толпе). Может статься, это последняя в моей жизни битва. Может статься, последний раз сидеть мне сегодня в седле. Важно одно – врагу приведётся наконец узнать нашу силу. Всему миру нынче явлены будут наши дерзновенность, доблесть и отвага. И на подвиг сей последуем мы с гордо поднятой головой и с просветлёнными лицами. Отстояв нашу Отчизну, с её долами, горами, крепями, мы навеки сделаемся для потомков наших примером верности долгу. Единственный страх, который пристал человеку, – это страх утраты Родины. И в этот час я обращаюсь к вам с призывом: будьте бесстрашны, защищая её! Верю, что призыв мой будет услышан!…
Свет гаснет.
Картина пятнадцатая
Двор дома Гаджимелика.
С а р д а р. Дедушка, русское войско вторглось в Гянджу и её захватило. Местные рынок и лавки все подверглись разорению. Столбы пламени от горящих домов упирались в небо. Повсюду были слышны крики, плач, вопли и проклятия. В надежде спастись люди сбежались в мечеть Шах-Аббаса, однако вскоре запылала и она. Люди сгорели заживо, обратившись в пепел…
Г а д ж и м е л и к. Да присохнет у тебя к нёбу язык, дитя, никогда ничего приятного от тебя не услышишь. Злыдень, как есть злыдень!
С а р д а р. Зачем, дедушка, так говоришь? Приятное желаешь услышать? Пожалуйста! Только прежде выдай мне магарыч, А иначе я ничего не скажу!
Г а д ж и м е л и к. Ни за что не поверю, будто от тебя – и доброй вести дождаться можно.
С а р д а р. Давай-ка, дедушка, выкладывай магарыч!
Г а д ж и м е л и к. Верно говорят: овца дух испускает, а мясник лишь об жире её и печётся… Тут народ изводят под корень, а у тебя только-то и есть на уме, что твоя нажива!
С а р д а р. А что бы моего мне не желать: враг наш, чай, Богу душу отдал!
Г а д ж и м е л и к. Это какой такой враг, дитя?
С а р д а р. Как это «какой»? А Джавад-хан?!.
Г а д ж и м е л и к. Джавад-хан?!.
С а р д а р. Ну да! Разве не говорил ты, дескать, у нас один лишь имеется враг, и тот – Джавад-хан?! Вот, умер наконец, не стало тебе печали!..
Г а д ж и м е л и к. Джавад-хан был личный мой враг, дитя. И о том, что сталось некогда меж нами, знали только он и только я. Кому – с порогом расстаться, кому – с народом расстаться!.. Джавад-хан ушёл – не один край свой, а весь народ наш разом осиротил!.. Прочь, с глаз долой, злыдень негодный!.. Ах, погибла Гянджа!.. Что-то теперь с нами всеми будет, о Господи?!
Свет гаснет.
Картина шестнадцатая
Дворец грузинского царя; покои Ноны.
Н о н а (обнимая ноги Цицианова.) Никак не могу согреться. Прежде полагала, будто донимает меня стужа, веющая от Гянджи. Но вот Гянджа взята, а дрожь моя так и не прошла. Кажется, целый кувшин вина выпила, а тепла в теле не прибавилось ни на чуть. Подсела к камину: пряное пламя от дубовых досок – под стать куску льда. У меня вконец занемели и лицо, и коленки. Подумала: может, в постели у тебя удастся наконец согреться? И вот – поняла: стыни моей пребыть со мной навек, подобно тому как пребывают на челах у нас знаки нашей судьбы!
Цицианов встаёт с места, обращаясь точно бы к некоему невидимому невидимому собеседнику.
Ц и ц и а н о в. Очень странно: я также мёрзну. И ни сознание одержанной мной над гянджинцем победы, ни трескучее каминное пламя, ни тридцатилетнее вино, ни, наконец, прекрасное твоё тело – ничто не умеет согреть прозяблое моё нутро. Ещё ж – меня неотступно преследует дух покойного Джавад-хана. И ведь не хотел я его убивать – всё ждал, что он сам в плен мне сдастся, но… этого не случилось… Ледяное дыхание судьбы… оно будет пронимать нас до костей и в самый лютый летний зной!
Н о н а. Всего ужаснее то, что холодом веет на меня от… тебя!
Ц и ц и а н о в. Может, это самим Господом был обращён я для тебя в подобие тороса?
Н о н а. И что теперь надлежит нам делать?
Ц и ц и а н о в. Просто мёрзнуть, и больше ничего…
Картина семнадцатая
Заполненное народом помещение гянджинской Джума-мечети. Неожиданно освещение сцены меняется, и перед зрителем предстаёт общий вид Старой Гянджи.
Ц и ц и а н о в. Гянджинцы! Я собрал вас здесь для того, чтобы ознакомить с содержанием указа его величества императора всероссийского. Населению города предписывается ежегодно вносить в казну государства: денежных средств – в размере 25 тысячи рублей, зерна пшеничного и ржаного – каждого в размере 250 тагаров и зерна ячменного – в размере 600 тагаров. Кроме того, на вас возлагается обязанность обеспечения довольством назначенного в вашу крепость российского военного гарнизона. Также всем жителям Гянджи надлежит принести присягу на верность его величеству государю императору. С нынешнего дня город ваш переименовывается в «Елизаветполь». Всякий, кто станет в своем обиходе использовать прежнее название города, в непременном порядке подвергнется экзекуции, независимо от того, на каком языке изъясняется имярек, к какому сословию он принадлежит и в каком из публичных мест название это обмолвит. В качестве наказания за означенное преступление предусматривается: битьё по рукам и отсечение языка, Таким образом преступник, при том что ему бывает сохранена жизнь, в течение всей последующей своей жизни оказывается принуждённым нести кару за единожды им совершённый проступок!.. И напоследок: всех вас призываю я изъявлять благорасположение новой власти!..
Толпа заряжает «Гянджа! Гянджа!» и с воодушевлением подаётся в разные стороны.
Ц и ц и а н о в (озадаченному Портнякину). Нет, всё же с одним делом сладить нам будет трудно…
П о р т н я к и н. И я так же полагаю…
Ц и ц и а н о в. И что же нам теперь делать?
П о р т н я к и н. По-моему, для нас лучше всего – удалиться. Иначе они не утихомирятся…
Ц и ц и а н о в. Да, да, верно говоришь… Пойдём… пойдём…
Уходят.
Толпа, по-прежнему скандирующая «Гянджа! Гянджа!», движется страняться по городу,
Картина восемнадцатая
На авансцене появляется Портнякин. Как только он начинает говорить, за спиной у него возникает вид зала Зимнего дворца.
П о р т н я к и н. В день, когда погиб Джавад-хан, в императорском Зимнем дворце состоялся великолепный бал. Участие в нём приняли: посланники прусского, австрийского, французского дворов, весь цвет российской знати… Звучала весёлая венская музыка… все танцевали… Вдруг двери зала распахнулись и в него вбежал некто с выражением бессмысленной радости на лице и пытливо выискивающий кого-то глазами. Наконец он стал против императора и протянул ему бумажный пакет. Прочитав извлечённое им из пакета письмо, царь обратился лицом к собравшимся и бодро воскликнул: «Ур-ра! Героический русский генерал, Павел Дмитриевич Цицианов, в своём послании ко мне предлагает в честь августейшей супруги моей наречь её именем взятый им город Гянджу! Нахожу предложение это достойным того, чтоб за него поднять наши бокалы!»
Оркестр играет вальс. Женщины и мужчины вновь начинают кружиться в танце. Свет на сцене вскоре гаснет.
Картина девятнадцатая
Дворец Джавад-хана, Наедине друг с другом Шукюфа-ханум и Цицианов.
Ш у к ю ф а-х а н у м. Как посмели вы сюда явиться!
Пауза.
Не боитесь, что вас тут убьют?
Ц и ц и а н о в. Нет, я знаю Азербайджан как страну, где чтут обычай гостеприимства.
Ш у к ю ф а-х а н у м. Всё зависит от того, каков есть гость.
Ц и ц и а н о в. Не имеет значения: гость, будь он даже врагом, всё равно остаётся гостем.
Ш у к ю ф а-х а н у м. Ладно, говорите зачем пришли.
Ц и ц и а н о в. Иным бывает о людях, ими побеждённых, думать непрестанно – дни, недели, месяцы и даже годы. Уж сколько времени является во сне мне Джавад-хан!.. Обрезает серебряным кинжалом мне усы… Никогда не носил я усов, а вот во сне они у меня есть, и он их обрезает… Я предложил ему приемлемые условия… войны не будет, ханство остаётся твоим, за некоторыми, конечно, изъятиями… Не принял. Спрашивается: почему? Причину этого отказа до сих пор взять в толк я не умею!
Ш у к ю ф а-х а н у м. То, что предложили вы, было под стать оплеухе. Он же проглотить такое оскорбление вовеки мог.
Ц и ц и а н о в. А что же его доблести не выказали другие ханы?
Ш у к ю ф а-х а н у м. А что им оставалось?!
Ц и ц и а н о в. Как это «что»? Да объединиться всем и сделаться Джавад-хану опорой!
Ш у к ю ф а-х а н у м. Не сделались…
Ц и ц и а н о в. А ведь, по моим сведениям, один обещался прислать ему сотню, другой – пять сотен, а третий – чуть не тысячу бойцов!
Ш у к ю ф а-х а н у м. Не прислали…
Ц и ц и а н о в. Но ведь они дали ему слово!
Ш у к ю ф а-х а н у м. Так, как бы понарошку… А сами меж собой посмеивались втихомолку…
Ц и ц и а н о в. И Джавад-хан мог довериться пустопорожним обещаниям?!
Ш у к ю ф а-х а н у м. Он им и не доверял…
Ц и ц и а н о в. Но тогда как отважился он в одиночку выйти против моей армии?
Ш у к ю ф а-х а н у м. У него не было иного выбора. Не мог он предстать малодушным в глазах своего народа. Жившему как Джавад-хан и умереть до́лжно было соответственно.
Ц и ц и а н о в. Выходит, он знал, что умрёт?
Ш у к ю ф а-х а н у м. Разумеется, знал. Перед тем, как уйти, он со всеми нами попрощался, как это делают в предвидении смерти.
Ц и ц и а н о в. В то утро, когда Джавад-хана не стало, я решил, что возьму на себя все расходы по его похоронам. Но потом от намерения своего отказался, рассудив, что поступок мой близкими хана мог бы быть расценен как оскорбляющий его память.
Ш у к ю ф а-х а н у м. Верно рассудили. Не то бы сейчас я… кинжалом самого Джавад-хана!..
Ц и ц и а н о в. Пожалуйста, держите себя в руках, ведь первоначально задуманного я так и не исполнил!.. Шукюфа-ханум, прослышал я, будто бы вы имеете намерение похоронить его в Иране, правда ли это?
Ш у к ю ф а-х а н у м. Разве Джавад-хан погиб во славу Ирана, чтобы упокоенным быть в иранской земле?!
Ц и ц и а н о в. Приказал я, чтоб могилу для него приготовили во дворе мечети Шах-Аббаса. Место это – святое, там вовеки бы никто его не потревожил.
Ш у к ю ф а-х а н у м. Никак не пойму причины ваших внимания к Джавад-хану и посмертной заботы о нём. Надо думать, далось умертвить вам лишь его тело, он же духом своим смял вас со всей вашей сутью!.. Прошу вас: уйдите!
Ц и ц и а н о в (сам с собой).Возможно, что женщина эта права… Я сокрушил его плоть, он – мою суть!..
Свет гаснет.
После того как свет вновь зажигается, на авансцену выходит с книгой в выходит руке Л о р и с; начинает читать.
Л о р и с. «…После того, как Тимурленг изничтожил хайказьянов, то бишь – племя армянское, призвал он к себе суровых своих военачальников и спрашивал у них: «Выказывал ли кто из предшественников моих – падишахов доблести и отваги столько же, сколько я?» «Нет, – отвечали они, – и за то достоин ты большей чести, нежели воздаётся пророкам. От Аллаха же – сподобиться тебе прощения всех твоих грехов, вследствие чего сможешь невозбранно ты лить человечью кровь ещё в течение семи лет. И быть тебе в раю, а врагам твоим – в преисподней!» (Закрывает книгу.) Выходит, и на том свете уготовано нам быть не более успешными, чем были мы на этом!
Уходит. Входит Цицианов.
Ц и ц и а н о в. Если не ошибаюсь, то имело это место аккурат 17 февраля 1806-го года. Уже покорены были Карабахское, Шекинское и Шемахинское ханства. И теперь, с завоеванием ханства Бакинского, намерен был я завершить мою миссию в Азербайджане. Однако осуществлению этого намерения серьёзно мешало ухудшение моего здоровье. Жар у меня был столь высок, что я едва имел силы подняться с постели. Сам себя я вопрошал: «Ужели и впрямь, Цицианов, умирать ты нарядился? Ужели и впрямь, как говорил Джавад-хан, за смертью своей пришёл на Кавказ?»
Ровно три дня провели мы в пути, прежде чем, 20-го числа, достигли, наконец, пределов Баку. Стоя против Шемахинских ворот Бакинской крепости, я направил письмо Гусейнгулу-хану с предложением о выдаче мне ключей от его города и сложения им оружия. Через несколько времени ворота раскрылись, и из них навстречу мне вышел низенький мужчина, поднёсший мне золотое блюдо, на котором лежали заветные ключи. Я сказал, что такое – противно общему обычаю и что трофей должен получить я от Гусейнбала-хана лично. Кургузый ничего мне не ответил и ушёл обратно в крепость. В не лучшем расположении духа, безотчётно бросил я взгляд на ворота – и тут увидел самого Гусейнбалу-хана, шедшего по направлению ко мне с давешним блюдом на руках. Подойдя ко мне вплотную, он вдруг отшвырнул последнее от себя прочь и, взмахнув невесть откуда оказавшимся у него в руке мечом, хватил им меня по шее. Поражённый, я рухнул наземь…
Уходит. Входит Портнякин.
П о р т н я к и н. Голова Цицианова покатилась по земле… Насчёт это й головы потом было множество легенд. Согласно одной – впоследствии она была передана Гусейнгулу-ханом иранскому шаху в качестве подарка, за который тот, будто бы, отвалил ему целых сто червонцев. Согласно другой – была перевезена она в Гянджу и, надетой на кол, пронесена толпой по всему городу, как бы в отмщение за смерть Джавад-хана. Однако какова истинная судьба означенной головы, о том дано знать лишь малому числу избранных, коим История единственно только и приотворяет заповедные свои хранилища!
Уходит.
Картина двадцатая
На дальнем плане видны стены Гянджинской цитадели. Мужчина, напоминающий Джавад-хана, в белых рубахе и портках, кряхтя, несёт на себе тяжёлый тюк. С очевидностью крайне изнемогший и готовый вот- вот упасть, он тем менее упрямо подвигается вперёд.
Д ж а в а д-х а н. Дотяну, во что бы то ни стало дотяну… Сперва – этот, а после вернусь – и поволоку другой… (Сделав шаг, останавливается.) Наконец-то – завиделись городские стены! Значит, до цели остаётся всего ничего. Ну, помогай мне Бог! (Делает ещё шаг – и вновь останавливается.) Нет, не опущу на землю! Поясница переломится, жилы на ногах порвутся, – не опущу! (Обращаясь к самому себе.) Ну, что стал – двигай дальше… дорогу осилит идущий… (Делает ещё шаг.)
Слышится громкий шелест.
Наверно, опять сова!..
Раздаётся шум шагов.
Ц и ц и а н о в. Дух…вечный, бесприютный скиталец!..
Д ж а в а д-х а н. И я – дух, дух Джавад-хана…
Ц и ц и а н о в. Джавад-хан… Джавад-хан… Старый приятель!
Д ж а в а д-х а н. Ты меня знаешь?
Ц и ц и а н о в. Знаю, и очень хорошо.
Д ж а в а д-х а н (пристально глядя перед собой). А где же твоя голова?
Ц и ц и а н о в. Голову мне Гусейнгулу-хан отрубил. В Баку, снаружи от крепостного вала… Так, без головы, меня и похоронили…
Д ж а в а д-х а н. Ну, теперь уяснил наконец, кто ты есть? Цицианов, а ведь я предупреждал: за смертью своей пришёл ты на Кавказ!…
Ц и ц и а н о в. Предупреждал, предупреждал… Ну, да что теперь проку поминать о том! А что это ты тащишь на себе?
Д ж а в а д-х а н. Гянджинские ворота!..
Конец